ОКОШКО moeokoshko.narod.ru
Можно бы и полежать, но как-то больше десяти минут до сих пор не могу сидеть (лежать) без дела. И каждый раз не просто так вскакиваю, а находится какое-нибудь срочное и интересное занятие. Вот и на этот раз рядом села красивая бабочка. Теперь я знаю, что она называется махаон, а тогда мы их почему-то называли "косарёк". Я пытаюсь её хорошенько рассмотреть, но она взлетает и садится чуть дальше. Мне эти "игрушки" не понравились, поэтому я беру в руки сачок (привезен специально из города), и ловлю эту бабочку. И вот она уже в руках. Пытается улететь, и отчаянно машет своими светло-коричневыми крылышками. Но я пока не собираюсь её отпускать. Тщательно рассматриваю. И даже появилась мысль пришпилить её булавкой к картонке и засушить. Но потом стало жалко: - "А может её детки дома ждут", и я её отпускаю. Смотрю за её порхающим полётом и слышу с улицы крик: - "Серёга, выходи!" Это уже пришёл Колька. Мы ведь с ним договаривались идти купаться на Давыдовку. Давыдовка это не речка, всего лишь оросительный канал. Но имеет своё имя. Не знаю уж в честь кого, но мы там обычно купались и учились плавать. Недалеко, в получасе ходьбы, за лесом, есть настоящая река - Таловка. Хотя и это не совсем река. Это один из рукавов дельты Терека. И нам на Таловку категорически запрещают ходить. Во-первых, идти полчаса через лес, во-вторых, там такое течение, что и не всякий взрослый справится. Да и ширина изрядная. А Давыдовка почти рядом, за околицей, и хотя течение там тоже быстрое, но она не широка, не более десяти метров, и не очень глубокая. И обычно мы там купаемся целой компанией. И там на берегу мелкий песочек, на котором приятно лежать, подставляя солнышку то спину, то грудь. На этом песочке наши носы и уши давно обгорели, облезли и снова обгорели.
И вот мы уже в пути. На нас всего лишь чёрные сатиновые трусы - наша повседневная одежда, и никакого груза забот за плечами. А вот и наш "пляж", и какие-то пацаны уже загорают. Знакомые пацаны, да и как же им быть незнакомыми в таком маленьком селе. Увидели нас, вскочили, машут руками: - "Серёга с Колькой пришли! Давай наперегонки, кто дальше проплывёт". А мы и не против. Плаваем мы все не очень хорошо, и на быстром течении можем продержаться не более пары минут. Выигрывает тот, кто сможет хотя бы продержаться на одном месте. Отчаянно гребём руками против течения, по команде останавливаемся. Я проиграл, на пару метров позади. Смотрим друг на друга и смеёмся: - "А у тебя усы выросли!" Вода в канале не очень чистая, несёт с собой много серой глины. И эта глина осела у нас под носом в виде усов. Со смехом смываем эти "усы" и падаем на песок. И даже через закрытые глаза светит красное южное солнце.
Но вот оно уже склоняется над лесом, становится прохладнее, и как-то купаться уже не охота. Последний раз ополаскиваемся, несколько стесняясь и оглядываясь отжимаем трусы и трогаемся к дому. На окраине села возле клуба висит афиша: - "Сегодня в клубе демонстрируется…". "Пойдём сегодня в клуб картину смотреть!" - почти одновременно вскрикиваем мы, но, подойдя ближе, убеждаемся, что "картина" не для нас. Мелкими буквами внизу приписано: - "Детям до 16…". Мы сильно разочарованы. Вообще-то в клубе по воскресеньям должен быть и дневной сеанс для детей. И мы даже приходили несколько раз, но этот киномеханик, парень лет семнадцати, каждый раз нам заявлял: - "Пока не соберётся хотя бы человек десять, показывать не буду. Что я вам, за 50 копеек аппаратуру крутить буду?" И нам никак не удавалось собрать больше восьми пацанов, даже девчонок уговаривали, но не набиралось наших капиталов на один рубль. А на этот раз "облом" и с вечерним сеансом, хотя там "до шестнадцати" будет всего лишь пара поцелуев в тёмной комнате.
А солнышко уже село за лес, и на лавочках возле своих домов сидят и о чём-то беседуют наши бабушки. И дедушки сидят отдельно, курят дешёвые сигареты с мундштуками из оргстекла, а то и просто самокрутки из "махорки-крупки Моршанской", завёрнутой в клочок газеты. И тоже беседуют о чём-то о своём. И первые комары пищат возле уха, и мы их отгоняем сорванной веточкой. И на окраине села уже послышался звон колокольчиков и мычание коров. День прошёл.
12.02.07
Утро следующего дня началось с предвкушения большого и радостного события. Сегодня должен приехать дядя Лёша. Наверное и отец приедет, и две или три моих тётки. Самая младшая из них всего на пять лет старше меня, и обычно я называю её по имени, да и ей не очень нравится в таком возрасте обращение "тётя". Она ещё учится в школе, но сейчас каникулы и она в гостях у одной из своих сестёр. Но главное - это дядя Лёша. Он участник "Карибского кризиса", и даже когда этот кризис благополучно разрешился, он ещё целый год оставался на Кубе в качестве военного советника. Носил там гражданскую одежду и каждый месяц присылал бабушке и дедушке по одному письму. Эти письма были не очень длинными, конверт был аккуратно разрезан сбоку и повторно склеен, к тому же частенько в них целые строки были вымараны чёрной тушью. Мы не знали где тогда находился дядя Лёша, и бабушка, перечитывая эти письма, каждый раз ворчала: - "Что же вин так неаккуратно пишет? Столько клякс понаставил. В школе меньше ошибок делал. И конверт вот опять открывал. Наверное что-то дописать забыл". И вот неделю назад дядя прислал письмо уже из Союза. Конверт был целым, и письмо было уже без привычных "клякс". В нём он, наконец, сообщил, где он был, и что скоро приедет в гости.
В пятнадцать лет дядя Лёша упал с лошади и сломал левую ногу. Нога срослась неправильно и стала на восемь сантиметров короче правой. Пришлось делать повторную операцию. Целых два месяца дядя провёл в больнице, и потом долго ещё прихрамывал. Однако хорошо окончил школу и умудрился поступить в Тульское артиллерийское училище, скрыв каким-то образом свою хромоту. Окончил с отличием училище и года через три вместе с "кузькиной матерью" был отправлен на Кубу. Их выпуск был одним из первых по специальности "артиллерист-ракетчик". И вот теперь, уже в чине капитана, он приезжает в отпуск.
Дед с утра, прежде чем выпустить овец из загона отделил одного барана-валуха и запер его в сарайчике. Он послужит праздничным угощением. Бабушка ещё с вечера замесила тесто, сегодня будет печь хлеб. Теперь это тесто пытается вылезти из деревянного самодельного корыта. И бабушка пытается пристроить меня следить за этим тестом. Но это занятие скучное и неинтересное, поэтому я хожу за всеми следом и путаюсь под ногами. И хотя дядя не приедет раньше обеда, я в "парадной" одежде, тщательно умытый и расчесанный. Бабушка тоже одела новую кофту и платок, и, выгоняя корову в стадо, радостно всем сообщает: - "Сегодня Лёшка должен приехать". И соседки радостно ей отвечают: - "Ну вот и дождались".
И вот уже вся "скотина" отправлена на пастбище, бабушка занялась тестом, а дед отправился к правлению колхоза на службу. Хоть сегодня и воскресенье, и семейный праздник, но летом у колхозников нет выходных. Правда, дед обещал с обеда отпроситься. А мне заняться решительно нечем. Куры бегают по двору, что-то клюют, в углу двора большая свинья со своими поросятами занята любимым делом - роет землю пятачком. А поросята суетятся вокруг и тоже пытаются что-то копать, радостно похрюкивая. Они ещё маленькие и похожи на игрушечные копилочки. Подхожу ближе, свинья недоверчиво поворачивается ко мне, поднимает морду и недовольно ворчит: - "Хо-хо-хо". Я всё-таки подхожу осторожно поближе и щепочкой начинаю чесать ей бок. Она сразу успокаивается, и осторожно, стараясь не придавить своих отпрысков, ложится на бок, закрыв глаза и довольно похрюкивая. Поросята тут же в два ряда повисают на её сосках. Поросят одиннадцать, и последнему, самому маленькому, не хватает места. Ему постоянно не хватает места, поэтому он такой и маленький. Пытаюсь кого-либо из братьев хотя бы на время "отклеить" от соска и пристроить малыша, но поросята поднимают шум, и свинья недовольно поднимает голову.
От этого занятия меня отвлекает бабушка просьбой сорвать несколько капустных листьев. У неё не хватает металлических форм для хлеба, и остальные булки она будет печь просто на капустных листья. Я особенно люблю такой хлеб с румяной корочкой со всех сторон, и уже бегу в огород. Выбираю самые большие зелёные листья, без дырок и возвращаюсь с ними обратно. Перехожу по небольшому мостику оросительную канаву и вижу плывущего по воде ужа. Обычно человек испытывает некоторую неприязнь к змеям, хотя этому ужу до меня нет никакого дела. Ему нет дела даже до лягушек, которые сразу притихли и по очереди скрылись под водой. Просто он плывёт по своим делам. Иногда эти ужи заползают к нам в хлев, и тогда дед жестоко с ними расправляется. Существует поверье, что по ночам змеи пьют молоко у коров, и они перестают доиться, хотя и вряд ли оно соответствует истине. Но всё равно, если твоё место в оросительной канаве, нечего тебе делать в хлеву.
Но, хватит смотреть на ужа, пора бежать, бабушка ждёт.
14.02.07
У бабушки уже прогорели в печи толстые поленья, и она длинной кочергой разгребает угли по сторонам. Потом ставит хлеб в печь. Сначала в металлических формах, потом на принесённых мной капустных листьях и закрывает заслонку. Начинает убирать со стола остатки муки, и тут со двора раздаётся: - "Лазаревна! Лазаревна!". Это прибежала соседка, баба Бойчиха. Вообще-то её зовут Мария и она родная сестра дедушки. Она вышла замуж за Бойко и стала Бойчиха, а потом баба Бойчиха. "Там рыбаки рыбу привезли, брать будете?" - продолжает она, заглянув в дверь. "Да надо бы рыбы купить, гости приедут" - бабушка вытирает руки фартуком и откуда-то из угла достаёт свой "кошелёк" - носовой платок с завязанными в него рублями и копейками. А я уже бегу на улицу.
Возле нашего дома, в тени акации, стоит мотоцикл с коляской. В коляске, прикрытые мокрым брезентом лежат две севрюги, уже без икры и внутренностей. Около мотоцикла стоят двое рыбаков, курят папироски. Их обступили соседские женщины, пытаются торговаться. Бабушка с ходу включается в торг: - "Что же это такое? Рыба уже по рубель двадцать (осетрина)! Всегда по рублю была!" Но рыбаки не уступают: - "Так то когда было? В прошлом году. Хотите по рублю берите целиком. В одной восемь килограммов, в другой семь с половиной". "А что же мы с головой и хвостом делать будем?" "Уху сварите".
В конце концов, покупаются обе рыбины, здесь же режутся на куски и взвешиваются. Женщины считают, кто сколько кому должен. Они уже знают, что сегодня "Лёшка приезжает" и не очень возражают, когда бабушка выбирает себе два лучших куска. А кто-то берёт себе хвост и голову, правда уже по пятьдесят копеек. "Ещё икра есть малосольная, по три рубля" - предлагают рыбаки. Но бабушка с сожалением пересчитывает оставшиеся деньги и снова заворачивает их в платочек. В колхозе тогда денег почти не платили, рассчитывались в основном "натуроплатой". И колхозная пенсия у бабушки была рублей двенадцать. Да ещё несколько рублей за семерых детей и медаль "Материнство". У деда, как у фронтовика и орденоносца, чуть больше, но всё равно гроши.
А я уже несу завёрнутую в газету рыбу. "Вот какую рыбу ловить нужно" - поучает меня бабушка. Да я и сам знаю, что осётр вкуснее сома, но как-то не попадаются мне осетры.
А по дому уже разносится аромат печёного хлеба. Бабушка сразу начинает орудовать своей длинной кочергой, переставляет хлебы и ворчит про себя: - "Вот один уже подгорел с краю". "Ничего, эту горбушку я съем, я люблю поджаренный" - утешаю я бабушку.
22.02.07
Следующая страница